Джон Пассарелла - Обряд посвящения[Rite of passage]

«Пустая трата времени, — подумал Дин. — Они же ехали вместе».

Фелиция кивнула:

— Ах да, этого парня я помню.

— Да? — удивилась Дженис.

— Он зашел перед твоей остановкой. Здоровенный мужик, под его весом аж автобус скрипнул. Он сутулился. Сразу прошел на заднюю площадку. Должно быть, вышел перед тем, как всё произошло.

— Он не проходил мимо вас на обратном пути? — уточнил Дин.

— Скорее всего, воспользовался задней дверью, — сказала Фелиция. — Она была ближе к его сиденью.

— Он… общался с водителем? — спросил Сэм.

— Помимо того, что оплатил проезд? Нет.

— Не задевал никого, не толкался?

— Не-а. Насколько я помню, ни слова никому не сказал.

— Вы можете описать его лицо? — спросил Дин. — В нем было что–нибудь необычное?

Фелиция вытянула губы трубочкой, разглядывая зернистое фото:

— Я не смотрела ему в глаза. Было в нем что–то такое, отчего мурашки по коже побежали, если вы меня понимаете.

Сэм кивнул. Дин тоже молчал, надеясь, что что–нибудь всплывет на поверхность. Мужик прошел мимо ее сиденья, на расстоянии вытянутой руки.

— Шляпа… котелок, темный костюм и трость. Вот, вроде, и всё, что я запомнила, — она зажмурилась, будто припоминая, потом нахмурилась. — Его лоб, даже учитывая шляпу…

— Что со лбом? — спросил Сэм.

— Морщины, — она сморщилась. — Очень глубокие, как… борозды. Я еще, помню, подумала, что его можно в рекламе ботокса снимать, на фотографию «ДО». Вот и всё. Я быстро глянула, а потом отвернулась. Я из–за него начала нервничать, но не знаю, почему. Может быть, меня напугали его габариты. Пригодится то, что я сказала?

— Может быть, — отозвался Сэм.

Дин не понимал, как сказанное может быть полезным, если не считать небольших деталей, добавленных к описанию, но промолчал.

— Вы думаете, он виноват в аварии? — спросила Дженис.

— Мы рассматриваем все возможности, — Сэм повернулся к Фелиции. — Спасибо.

— Всегда готова помочь, — с широкой улыбкой она достала из фартука визитку и сунула Сэму в нагрудный карман. — Если решите еще что–нибудь спросить, вообще что угодно, звоните мне.

Сэм кашлянул:

— Хорошо. Спасибо.

Вернувшегося из школы Райана дом встретил пустотой. Отец вернется со стройки только через пару часов, а потом через час–другой отправится на вторую работу — уборщиком в офисе. Райан сбросил до отказа набитый рюкзак на обеденный стол и вытащил учебники и тетради. Без особого желания что–то делать он просмотрел домашнее задание и заметил краешек контрольной работы по матанализу, которую ему сегодня вернули с большим жирным «слабо», выглядящим так, будто мистер ДеГрафф выписывал его с особым удовольствием. Под проклятой оценкой учитель добавил: «Старайся усерднее!». Вытянув лист, Райан смял его в плотный комок и запустил в сторону кухонного мусорного ведра — и промазал. Ну естественно.

Виски ныли. Подкрадывался очередной приступ головной боли от перенапряжения. Надо напоминать себе не сжимать челюсти так сильно, а то зубы треснут. «Успокойся», — велел себе Райан, однако стресс всегда поддавался контролю с трудом.

Как бы он ни старался, учебник по матанализу и практические упражнения в плане понимания могли бы с таким же успехом быть написанными иероглифами. Райан всегда получал хорошие оценки по математике — геометрии, алгебре, тригонометрии — а кое–где в семестре проскальзывали и отличные. А теперь он отчаянно пытался понять хоть что–то.

Райан читал, что у мозга существует предел обучения. В один прекрасный момент он просто отказывается усваивать информацию, чтобы ты ни делал. От матанализа у Райана болела голова. И чем больше он старался разобраться в предмете, тем сильнее становились боли. Может, у него аллергия на матанализ? Или он просто оправдывает потерю интереса к математике? Он не хочет ее учить, поэтому она сделалась такой тяжелой. Можно переключиться на что–нибудь поинтереснее. У людей бывают психосоматические болезни, воображаемые болезни, которые кажутся им настоящими. Возможно, он сам себе вредит?

Отца вечно не было дома, а мать Райан не знал. Сумико, наверное, поступит в колледж и уедет. Он останется один. Один и с пустой головой. Ничтожество. Ничто больше не имело значения. Может быть, жизнь на самом деле ничего не значит. Все, кто думают иначе, обманывают себя.

Райан вздрогнул, когда в кармане завибрировал телефон. Обычно он включал звук, как только выходил из школы, но сегодня за всеми волнениями забыл. Один взгляд на имя и лицо на дисплее заставил его улыбнуться:

— Привет, Сумико. Что такое?

— Хочешь заскочить?

— Домашки нет?

— Я ее доделала в читальном зале.

— Везунчик, — Райан свирепо посмотрел на стопку собственного домашнего задания.

Он попытался вспомнить, где отец держит спички. Он бы сжег всю эту груду. А почему бы не спустить пар? Можно подумать, отцу есть до этого дело. Если он вообще заметит.

— Много дел?

— Ничего, что не могло бы подождать. Я зайду в десять.

— Отлично. Увидимся, здоровяк.

— Не буду называть тебя «маленькая леди».

Сумико хотела, чтобы это было только между ними.

— А то звучит, как плохая пародия на Джона Уэйна[16].

— Джона как–как?

— Ты безнадежна, — рассмеялся Райан.

Когда Бобби объяснил, что он из ФБР, Барбара Найс — Миллер усадила его в гостиной. Она даже предложила чашку чаю, которую Бобби отверг как знак невысказанного интереса к разговору. Барбара села напротив, усадив на колени своего йоркширского терьера «Малютку» Себастьяна, будто Бобби могло понадобиться опросить и собаку. Крохотный пес облаивал Бобби с момента его появления и до сих пор, пока хозяйка не подняла его на руки. Тогда собачка успокоилась и только смотрела настороженно.

«Наверное, собака знает, что мое удостоверение фальшивое».

— Так что вы хотите знать о том ужасном дне, агент Уиллис?

— Вы не заметили ничего необычного?

— Я беседовала с малюткой Себастьяном во время нашей утренней прогулки, — Барбара с любовью посмотрела на собачку и почесала ее за ушами. — Поначалу я подумала, что что–то взорвалось. А потом увидела, как все эти машины выходят из–под контроля и врезаются одна в другую. Я подхватила малютку Себастьяна и спряталась за банковским щитом, ну, который время и температуру показывает. Себастьян трясся, как осиновый лист. Пока всё взрывалось, я зажмурилась и хотела закричать. Наверное, я и кричала. Правда, сама себя не слышала.

Бобби показал ей снимок мужчины в котелке: